Не так страшны угрозы от россиян, как видеть тот ужас, который они творят в наших городах – журналистка Волкова

Российские войска выжили журналистку каналов “Дом” и UA Анастасию Волкову из Луганска в 2014 году и тогда она решила, что будет освещать войну. В эфире марафона “FreeДОМ” на телеканале UA корреспондентка отметила, что именно это сыграло главную роль в ее становлении как журналиста. Настя делится, что осознает: каждый репортаж может быть последним, и при этом добавляет, что всегда приятно слышать благодарность от людей и помогать им. Журналистка рассказывает, что к угрозам уже привыкла. По ее словам, это не так страшно, как видеть горе людей.

“Летом 2014 года я выехала из Луганска в Счастье. И в ноябре того же года я приехала в Северодонецк на недельку, думая о том, что я вернусь снова в Луганск. Но тогда были сильные бои. Я поняла, что я не смогу попасть домой, потому что пути назад уже закрыты. И тогда мне пришлось начинать все с нуля, потому что я в Северодонецк приехала без денег, без вещей. Это был незнакомый для меня город без друзей, без крыши над головой. Я пошла на следующий день в свою первую местную телекомпанию, сказала, что готова работать, готова обучаться. И так начался мой новый карьерный путь. Я не смогла тогда вернуться домой. И сейчас я понимаю, что возможно я не смогу вернуться в Северодонецк. Но это осознание меня еще догоняет, потому что я буквально две недели назад увидела, как сгорела моя квартира”, – рассказала Волкова.

Подробнее в интервью.

— Анастасия, ты сейчас приехала в Киев. Ощущаешь контраст между Донбассом и Киевом. И как ты в общем находишь в себе ресурс для того, чтобы переживать уведенные страхи войны?

— Киев и Донбасс очень контрастные города. Первый вопрос, когда я вчера заехала в Киев: а где же здесь война? Ну честно тут не видно, что здесь была война, либо здесь сейчас, в этот момент происходит война, потому что абсолютно нет разрушенных зданий. Например, в моем Северодонецке разрушены все здания практически на 95%. Там постоянно есть прилёты, постоянно стреляют и ты постоянно живешь либо возле подвалов и убежищ, либо передвигаясь между подвалами и убежищами.

— Это столица и здесь быстрое восстановление происходит благодаря слаженным действиям многих задействованных центров. Донбасс все-таки сейчас это эпицентр боевых действий. Как давно ты для себя установила уровень и степень рисков пребывания в зоне боевых действий? Потому что еще четыре месяца назад ты была журналисткой телеканала ДОМ в Луганской области и ходила на коллегии облгосадминистрации. А сейчас ты ходишь в бомбоубежища и подвалы, где находятся наши люди и переживают ежедневно обстрелы российской армии.

— Давай будем честны: я с 2014 года живу на войне. И на UA TV я работаю уже 4 года к ряду. И тогда уже начинала снимать свои военные репортажи. Поэтому я уже больше 8 лет, наверное, нахожусь на войне и понимаю, что это мой профиль и я буду это показывать. Потому что российские войска выжили меня из родного Луганска. Я потеряла дом. Я не могу об этом не говорить. Я еще в 2014 году решила, что я это буду делать и, собственно говоря, это сыграло важную роль в становлении меня как журналиста и человека, который хочет и будет это делать дальше.

А степень риска я поняла в первые дни войны, когда я уже понимала, что полномасштабное наступление близко. Я тогда осознала для себя, что каждый мой репортаж может быть для меня не просто крайним, а последним. И я должна быть морально готова к тому, что меня либо может ранить, либо может вообще убить. Поэтому на тот момент я поняла, что, наверное, где-то хорошо, что у меня сейчас нет детей, нет семьи, мужа, который будет обо мне переживать. И тем более хорошо, что у меня нет детей, которые могли бы остаться без мамы.

— Что для тебя самое страшное в этой работе, в этих съемках? Самое тяжелое в этой работе?

— Хочу сначала сказать о том, что приятно, когда обращаются и благодарят за мою работу. Первый раз меня поблагодарили, когда я сняла одно из бомбоубежищ. Вернее, убежище в школе, где было около 500 людей на тот момент. После моего репортажа им привезли генератор. Люди плакали, потому что они получили возможность заряжать свои телефоны, связаться с родственниками. Второй раз меня поблагодарили, когда я пошла снимать в другое убежище и там был трехнедельный ребенок. Он родился в подвале и три недели не видел света. И после моего репортажа им привезли памперсы, детское питание. Люди звонили, плакали мне.

А то, что меня сильно расстраивает – это когда я вижу, как родственники плачут над трупами своих мужчин, женщин. Я увидела недавно как соседи собирали мужчину совком и веником, которыми они убирают дома. Они его собирали по запчастям, потому что человека просто разорвало во время готовки возле своего подъезда. Это было тяжело для меня.

— Но при этом еще ужасно то, что и выходят на тебя не только люди, которые благодарны, а еще и выход ищут люди с определёнными угрозами и пытаются каким-то образом запугать. Когда поступают такие угрозы, о чем ты в этот момент думаешь?

— Я уже к ним привыкла. С 2014 года мне поступают различные угрозы, когда я снимаю в горячих точках, либо же, когда я снимала мост между Станицей Луганской и оккупированной территорией. Тогда мне начинали уже писать первые серьезные угрозы о том, что меня ждут в Луганске. На мосту стояли веб-камеры и было видно, кто там работает, а я освещала полностью работу по восстановлению моста, то есть там была каждую неделю-две. Ну и тогда поступали первые угрозы. Более серьезные угрозы были уже во время полномасштабного наступления, когда приходили ко мне домой по ночам, стучали, угрожали. Это было не очень приятно, но морально к этому я готова. Это не настолько страшно, как видеть горе людей, которые теряют родственников, которые просто на их глазах российская армия уничтожает и разрывает. Это гораздо страшнее.

— Как ты считаешь, гибель зарубежных журналистов для мирового сообщества все-таки дает какой-то сигнал, какой-то знак, что свободная пресса готова идти на такие риски, чтобы показать правду?

— Это показатель. Потому что мы готовы жертвовать своей жизнью, чтобы показать, что происходит. Одно дело, когда украинская пресса жертвует своей жизнью, а другое дело, когда международная пресса, которая могла бы найти другие темы. Но для них очень важно осветить конфликт в Украине и показать боевые действия, которые здесь происходят. Они могут не ехать на войну, но они приезжают сюда, чтобы показать, что происходит на Донбассе, и что действительно российская армия здесь уничтожает украинцев, которые никогда не хотели воевать и жили мирно, и хотели процветания. Мы же ведь не лезли на территорию Российской Федерации и не планировали.

— Можно ли в таких условиях оставаться беспристрастным?

— Я пытаюсь разделять то, что я профессиональная журналистка и то, что я человек. Я работаю, отрабатываю свой кластер работы. Я понимаю, что на этот час я журналист, который должен быть максимально безэмоциональным. Я выхожу за пределы съемки, выхожу из кадра и тогда меня уже может “накрывать”, как человека. Например, в свой день рождения я просто шла по улице, был авиаудар и я увидела, как возле моего дома разорвало мужчину на балконе, которого я визуально знала. Я понимала, что как журналист я должна это показать и уже потом вечером я осознала, что как человек в свой день рождения я этого не хотела видеть: просто кровь, стекающая по балкону – это точно не то зрелище.

— Как часто ты сталкиваешься с дезинформационными кампаниями, сегодня находясь на Донбассе? И о чем эти дезинформационные кампании? У тебя есть примеры, когда тебе под видом кого-то, чего-то присылали якобы правду, а оказывалось, что это “деза”?

— Как раз-таки сейчас “деза” идет о том, что Северодонецк полностью оккупирован. Это неправда. Он не полностью оккупирован. Да, идут уличные бои. И я такой информации о том, что Северодонецк уже оккупирован, получала, будучи в Северодонецке. Мы с оператором шли просто на площадь и каждый раз выходили в прямой эфир, показывали то, что вот украинский флаг, никто не оккупировал город. Про оккупацию города говорили с первых чисел марта. Были постоянные звонки: “А правда?”. Нет, не правда.

Ранее руководитель Славянской городской военной администрации Вадим Лях сообщил, что оккупанты по-прежнему уничтожают инфраструктуру города. Наиболее сложно — с водоснабжением.

Читайте также:

Зеленский рассказал о поездке в Лисичанск и Соледар

Оккупанты обстреливают Донецк, чтобы отвлечь людей от социально-экономических проблем и обвинить Украину, — Лисянский

Эксперт назвал три категории данных, которых не хватает для определения сроков окончания войны