Война обнажает всё до самой страшной сути: интервью с миллионером Евгением Уткиным

Евгений Уткин — украинский предприниматель и филантроп, пионер IT-индустрии в Восточной Европе. Родился в России. Окончил Московский институт электротехники. В начале 1990-х переехал в Украину и получил украинское гражданство. Активный участник Оранжевой революции (2004 г.) и Революции достоинства (2013-2014 гг.). Основатель культурно-образовательного центра “Дом мастер-класс”, фестиваля современного искусства ГогольFest и фестиваля высокого искусства Bouquet Kyiv Stage.

В разное время украинские СМИ оценивали активы Уткина более чем в 100 млн долл. В 2014 году прекратил работу своих компаний на территории России, а с началом полномасштабного вторжения в Украину взял в руки оружие и стал командиром взвода теробороны.

Женат, отец четырех детей.

В интервью телеканалу FREEДOM Евгений Уткин рассказал, как изменилась его жизнь с начала войны, какими новыми чертами для него раскрылись украинцы, и что его шокировало в россиянах.

Ведущий — Сакен Аймурзаев.

“Мы стали страной героев”

— Как полномасштабная война изменила вашу жизнь?

—Практически всё изменила. Потому что жизнь разделилась на “до” и “после”.

Война — это такая штука, что чем она к тебе ближе, тем она больше тебя меняет.

Поэтому то, что было раньше, было совершенно в другой реальности, в другой эпохе. И сегодня свои прежние поступки, каких-то людей вспоминаешь и оцениваешь уже через призму войны.

— Вы с начала войны оставались в Киеве?

— Да, я был в Киеве, я был командиром взвода в батальоне теробороны, и продолжаю им быть. Это ДФГ — добровольческое формирование территориальной громады. Собственно говоря, с оружием в руках встречал “своих братьев”, так сказать.

Но для меня война началась в 2014 году. В 2014-м я вместе со своими партнерами и коллегами основали две компании, которые занимаются военными технологиями — UARPA (украинское агентство перспективных научно-технических разработок, — ред.) и UARMS (производство защитных шлемов и другого защитного оборудования, — ред.). И сейчас мы работаем на 24 на 7. Полгода назад создали еще одну компанию.

— Что за эти семь месяцев войны вы открыли для себя новое в Украине, в украинцах?

—Я поразился масштабом героизма людей, которые за свои ценности платят самую высокую цену. И героизм везде — и на “нуле”, и в работе, и героизм наших волонтеров.

У меня достаточно большой опыт работы в разных странах Европы, в Соединенных Штатах. И такого я нигде не видел.

Сегодня война, как это ни парадоксально, и, может быть, даже ни цинично, но она открыла огромные возможности и для страны, и для всех живущих в Украине.

И меня поражает масштаб этого всего. И, конечно, я уверен, что нас ждет большое будущее.

А еще меня поразил рост нашей самооценки. Украина всегда страдала осознанием себя как “младшей страны”, как бы люди второго сорта.

А сейчас самооценка наша выросла. Мы стали узнаваемой страной и страной героев. Это реально так.

“Сейчас между нами — пропасть”

— Вы сами из России. За эти семь месяцев вы что-то узнали о россиянах, чего не знали ранее?

— Пожалуй, да. Может быть, не столько узнал, сколько увидел. Увидел какие-то их другие стороны.

Потому что и ранее было много отличий между украинцами и россиянами. Я всегда уточняю, что есть русские, а есть россияне. Вот я по национальности — русский, и мне это не изменить, я родился в России, у меня родители русские.

У нас с россиянами общее прошлое — совковое прошлое. Но у нас, живущих в Украине, радикальные изменения начались 20 лет назад, в 2004 году во время Оранжевой революции. Для меня окончательно это закончилось в 2014 году итогами Майдана.

Но даже после 2014 года, после смертей на Майдане, которые я видел, на какие-то вещи [по отношению к россиянам] я не обращал внимания, а сейчас просто это увидел. Увидел, попросту говоря, что — ну, просто тупое общество. То же их “Крым наш” — ну, как? Это же просто тупо, реально тупо. Выйти на “большую дорогу”, отобрать и говорить, что это наше. Люди задурманенные, они не видят сути вещей.

А война обнажает всё до самой страшной сути, когда практически все становится черным или белым.

И нужно быть абсолютно либо тупым, либо абсолютно равнодушным, либо зомбированным человеком, чтобы не видеть очевидной реальности. Вот это их “всё не так однозначно”.

И между нами и россиянами сейчас огромная дистанция.

Я вспоминаю своих бывших друзей, которые ранее были мне очень близкими людьми. Еще до 2014 года у нас было совершенно разное отношение к свободе, допустим. Для них было более важна стабильность, уверенность в завтрашнем дне. А свобода — это же не об этом. И тогда было отличие.

Но сейчас между нами — это просто пропасть. И пройдет не одно поколение, пока это все изменится.

Украина — это все-таки страна, где есть индивидуальная свобода. Индивидуальная свобода — это самое главное отличие Украины. Она в этом плане схожа с Великобританией.

— А жестокость россиян не удивила вас? Потому что я, например, не ожидал, такого увидеть. Так это мы еще не все районы деоккупировали, не обо всех преступлениях знаем.

— В любом обществе есть какой-то 1-2% асоциальных людей, убийц, у которых эта жестокость есть. Но то, что это у них в таких масштабах, которые мы увидели за эти семь месяцев, — конечно же, любой нормальный человек не мог себе представить. У меня не укладывается в голове.

Хотя я провел детство на Кубани, в Ростовской области, в шахтерском поселке, даже в шахте проработал (Уткин родился в городе Донецк Ростовской области, там же в 1975-1976 годах работал электрослесарем на шахте, — ред.). Я вспоминаю эти просто лютые драки. Когда шел поселок на поселок, когда выходили с ломами, штакетниками, кастетами, ножами… Били, избивали друг друга — и только потому, что, собственно говоря, это был другой поселок.

То есть, в принципе, это было всегда в этой “немытой России”. Но, конечно, не в таких масштабах.

Масштабы бесчеловечности просто зашкаливают. И я думаю, еще не одна генерация психологов будет изучать эти вещи — как, почему.

— Они когда-нибудь осознают, что они сделали вообще?

— Думаю, что они осознают только тогда, когда война придет к ним в дом. Когда на Красной площади будет звучать сирена воздушной тревоги, вот тогда они осознают. Когда ни одного, ни одному злодею, который участвовал в этой войне, не будет просто покоя нигде. Только тогда они осознают.

На это потребуется много времени и сил. Да, наша цель — отвоевать свою территорию. Нам чужого не надо. Но на этом война не закончится.

Она закончится с развалом этой путинской империи. Только когда она будет развалена, тогда закончится для нас война.

Потому что эта империя никогда не оставит в покое Украину. Просто эта война будет иметь разные фазы.

“Мы идем в будущее”

— В бизнесе вы представляете IT-сферу. Что нового и важного произошло в этой сфере с началом войны?

— До войны же был кризис ковида, и иные кризисы в разных регионах. И IT развилось именно благодаря этим кризисам. Не только в Украине, но и везде.

Проникновение технологий в самые разные сферы наблюдается уже несколько лет. И Украина — одна из передовых стран.

Но начиная с февраля, образовался совершенно другой тренд. Раньше технологии рождались сначала в военно-промышленном комплексе, а потом развивались и коммерциализировать. Сейчас совершенно обратная история. Если говорить о применении беспилотных систем — и наземных, и воздушных, и подводных, надводных — это абсолютный тренд. Это массовое применение дронов. И это пришло в военную сферу уже из коммерческого сектора.

— Украина достаточно мощно шагнула вперед в плане цифровизации. Теперь у нас основной набор документов уже в смартфоне. И развитие продолжается. Но если исходить из вопроса кибербезопасности, может попридержать цифровизацию до полной победы?

— Что касается всего, что делает Министерство цифровой трансформации Украины. В целом, я считаю, команда работает очень круто.

И естественно, во время войны нужно еще больше уделять внимания кибербезопасности. Это требует очень больших денег. Потому что кибербезопасность — это что? Когда все хорошо — все хорошо. Но когда происходит утечка очень ценной информации, то тогда приходят мысли, что, наверное, надо было инвестировать.

— А какой будет Украина после победы? С учетом развития у нас IT-технологий, что оккупанты уничтожили крупные наши промышленные мощности, может ли Украина стать постиндустриальной страной?

— До широкомасштабного вторжения Украина была, с одной стороны, сельскохозяйственной страной, с другой стороны — IT-отрасль давала порядка 6-7 млрд долл. экспорта. Просто здесь вопрос кто на этом зарабатывает. Страна зарабатывает, конкретные люди зарабатывают или какие-то другие страны зарабатывают.

Проблема бизнеса в Украине — у нас никогда не было рынка капитала. Все работали на тумбочку, на кэш. Не было культуры работы по созданию компании, по ее росту и капитализации, потому что не было этого рынка. Капитализация происходила вне Украины. Даже те же IT-компании, которые получили инвестиции, все они потом вывели свои штаб-квартиры из Украины. И наша страна оказывалась в стороне от этого рынка капитала. Капитализация происходила в США и в Европе.

Я думаю, Украине реально в течение трех лет присоединиться к Европейскому Союзу, и тогда ситуация с рынком капитала, надеюсь, изменится.

— Еще одна сфера вашей деятельности, уже как мецената, — это культура. Сейчас вообще до культуры?

— Это, собственно говоря, к вопросу — а за что мы тогда воюем? Конечно, время. Безусловно. Это нужно делать, и нужно заниматься культурой. И мы это делаем. Просто, конечно, сейчас у нас столько боли, столько горя, что порой кажется, что не до этого.

И, конечно, хотелось бы, чтобы Украина стала не такой изолированной, а стала наоборот — точкой притяжения для всех. Точкой притяжения всего хорошего, в том числе в области культуры. И просто закрывать границы и вариться в своей каше — это была бы ошибка.

Мы идем в будущее. Это Россия идет в прошлое.

А в будущем, безусловно, выживают только открытые системы. Любое замкнутое погибает. Это касается всех сфер, и культуры в том числе.

И сегодня в нас раскрылось лидерство. Например, мы сделали несколько концертов в Софии. И сегодня как играют наши музыканты — не играют, поверьте, никто. Почему? Потому что это настолько всё пережито, понимаете? Это идет из такой большой глубины. Вот поэтому мы сегодня, наверное, передовые вообще в любых сферах искусства. У нас есть очень, очень крутые мастера.

Читайте также: Слово “русский” сегодня покрыто жутким позором: интервью с Игорем Губерманом