Убийство Навального — это пересечение красной линии, за которой начинается уже настоящий 1937 год: интервью с шеф-редактором The Insider Романом Доброхотовым

Роман Доброхотов — российский общественный деятель, основатель и шеф-редактор расследовательского издания The Insider.

Родился в Москве в 1983 году. Окончил Московский государственный институт международных отношений, факультет политологии. В начале 2000-х участвовал в молодежном движении “Идущие без Путина”. Внештатный сотрудник радиостанции “Говорит Москва”. Автор статей для газеты “Новые Известия” и громкого расследования об отравлении Алексея Навального в 2020 году.

В 2021 году покинул Россию, где объявлен в розыск.

Роман Доброхотов — гость программы “Люди доброй воли” телеканала FREEДOM.

Ведущий — Сакен Аймурзаев.

“Есть много аргументов, что это было именно отравление”

— Смерть Алексея Навального в российской колонии. Ранее ты расследовал отравление политика в 2020 году. Как ты считаешь, мы узнаем правду о причинах его смерти?

— Я не сомневаюсь, что мы узнаем правду. Как бы саму правду мы уже знаем — то, что Алексей Навальный был отравлен сотрудниками ФСБ снова, на этот раз смертельно. Для меня, по крайней мере, это очевидно.

Но нам предстоит узнать фамилии причастных, подробности, как это делалось. Это будет сложнее. Потому что после нашего расследования по отравлению Навального 2020 года они сделали выводы, и многие данные теперь более защищены.

Но попытка защитить данные тоже является некоей уликой. Или то, что они очень долго не отдавали тело, а когда отдали, не дали возможности провести экспертизы. Это тоже кое о чем говорит.

Ведь если бы Навальный умер от какой-то болезни, то они в первые несколько часов нам предоставили бы все доказательства, доступы, медицинские экспертизы. Потому что они были бы заинтересованы в том, чтобы показать: мы никого не убивали, вот смотрите и исследуйте. В этот раз они ведут себя точно так же, как вели в 2020 году, — максимально ограничивают доступ, врут, запускают дезинформацию.

Есть еще целый ряд улик, которые свидетельствуют о том, что это было именно убийство, именно отравление.

Мы знаем, что накануне Навальный был здоров в той мере, в которой может быть здоров человек, сидящий в тюрьме. Конечно, не в идеальной форме, но никаких хронических серьезных заболеваний у него не было. Это подтверждено медицинскими обследованиями, которые Навальному делали в различных СИЗО и прочих ведомствах. По видеокадре мы видим, что он был бодр и силен, несмотря на все ШИЗО (штрафные изоляторы, — ред.).

Также мы знаем, что накануне приезжала некая комиссия, приезжал кто-то, из-за которого в лагере был особый режим, шухер, всех наблюдали.

То есть еще вечером Навальный должен был быть совершенно здоров. А дальше мы имеем пока неподтвержденные данные, что были характерные синяки, в том числе на запястьях, которые трактуются как то, что его удерживали во время конвульсии.

А мы знаем, что во время отравления “Новичком” как раз одним из симптомов являются конвульсии.

Тело очень долго не отдавали. Понятное дело, что они опасались того, что можно будет провести независимую экспертизу. Одно дело, когда вы не даете захоронить, потому что вы боитесь публичности, и что придут толпы. Но когда вообще не подпускаете к телу и не даете провести независимую экспертизу, то тут уже на воре и шапка горит. Я не вижу никаких других интерпретаций.Есть уже довольно много аргументов в пользу того, что это было именно отравление.

— Почему они решили его убить?

— Скорее, вопрос: почему ему дали так долго пожить? Ведь план убить Навального был давно, и его пытались привести в исполнение. И вот, когда Навальный был арестован, осужден, то есть попал в полное распоряжение Путина, почему он дал ему некоторое время пожить?

Была не одна попытка отравления Алексея Навального. Например, в 2017 году, когда он пытался избираться на президентских выборах, но его не зарегистрировали. Потом 2020 год — два отравления. Одно неуспешное — отравилась его жена, а второе успешное. И когда он попал в тюрьму после возвращения в Россию, первая мысль была, что его сейчас опять отравят.

И скорее удивительно и неожиданно было то, что так долго Навальный продолжал вести свою оппозиционную деятельность, и, надо сказать, довольно успешную.

Такое впечатление, что Навальный что в тюрьме, что за границей, что в России остается Навальным — пока он жив, он создает колоссальные проблемы.

Путин и так долго терпел. Думаю, когда [в 2021 году] арестовал Навального, он понимал, что вскоре будет полномасштабное вторжение в Украину, это отвлечет внимание от Навального, и постепенно все привыкнут, что он где-то там сидит в тюрьме.

Они специально отправили его в самую дальнюю колонию [“Полярный волк”, которая находится за полярным кругом], а там все время сажали в ШИЗО. В тюрьме у любого человека здоровье ухудшается, особенно в таких условиях. И расчет, как я понимаю, был такой, что Навальный умрет (его убьют), и спишут все на состояние здоровья.

Но нарратив о том, что Навальный болеет и хиреет, не произошел. А план есть план. И Путин уж очень не хотел создавать себе проблемы на президентских выборах.

Путину очень дискомфортно в условиях, когда и так есть такое огромное международное давление, а еще изнутри под выборы опять начинается какая-то движуха. Поэтому вопрос был не только в том, чтобы убить самого Навального, чтобы он акций не делал, но еще и чтобы деморализовать всех остальных, кто еще остался в России.

Потому что если можно убить Навального, значит, можно убить кого угодно, любого другого активиста. Потому что больше шума, чем от убийства Навального, уже не будет.

То есть это такое символическое пересечение красной линии, за которой уже начинается настоящий 1937 год.

Очевидно, что цель — именно запугать. Это типичная стратегия Сталина того времени. И расчет на то, что не надо убивать миллионы человек, нужно показательно казнить нескольких самых ярких.

Кстати, нескольких здесь, возможно, ключевое слово. Поэтому не надо думать, что все кончилось. Поэтому надо поднимать большой шум, потому что есть яркие оппозиционеры, которые сейчас сидят в тюрьме, им сейчас грозит очень большая опасность.

— Как и когда ты познакомился с Алексеем Навальным? Вы сотрудничали?

— Тогда я организовывал движение “Идущие без Путина”, это был 2005 год. Тогда все молодежные движения друг с другом общались.

Мне тогда было 20 лет, а Алексею 26 лет, то есть почти 30. То есть для нас это был человек уже другого поколения совсем. Я думал, что странно, что в молодежном движении такой взрослый человек. Почему не сделал карьеру?

Проходит буквально несколько лет, и он становится настоящим лидером активистского движения. Своими расследованиями по коррупции он поймал за хвост ключевой нерв этой системы. Навальный делал расследования на своем языке — понятном, ярком, где главный нарратив — вы живете вот так, вы живете в бедной, отсталой стране, а есть люди, которые становятся миллиардерами. И это стало сильно резонировать с россиянами, поскольку разница между бедными и богатыми стала колоссальна в путинские годы. А преобладающее большинство, в том числе среди путинского электората, это люди, которые едва-едва сводят концы с концами. И это билось с нарративом  пропаганды о том, что Россия встает с колен.

Навальный объединил в себе ценности всех кругов общества под главным знаменем борьбы с путинизмом, диктатурой, воровством.

Это был очень успешный кейс, особенно потому, что он активно продвигал себя в социальных сетях.Путину очень сложно было иметь с этим дело, так как они как сделали ставку на телевидение и ничего не могли противопоставить в интернете — как они ни пытались, какую цензуру они там не делали, как ни подкупали всяких блогеров, это ничего не работало в интернете, потому что там по-другому все устроено. Там такие примитивные методы не работают.

В итоге буквально за пять лет, к 2011 году, Навальный стал очевидным лидером активистского сегмента оппозиции. И когда была Болотная, Навальный уже там был первой фигурой. Первый среди равных, но все-таки первый. Тогда был Каспаров, Немцов, даже Кудрин там выступал, и кого там только не было.

Команда Навального терпела все невзгоды, и осталась единственным движущим мотором. Для Путина очень важно было избавиться от Навального, расправиться с ним. Вне команды Навального мы сейчас не видим вообще никакой деятельности. И если бы Путину удалось разгромить команду и деморализовать (на что он рассчитывал), то тогда бы никакой активистики и прочей деятельности в России не было бы вообще.

“Это более эффективно сейчас, чем выходить с плакатами”

— Когда ты решил, что ты больше не хочешь заниматься не только акционизмом, а и политикой в чистом виде?

— The Insider был создан 2013 году как расследовательское медиа. Тогда уже было понятно, что журналистские расследования — это главное острие в борьбе с этим режимом. Расследования — это очень болезненная вещь.

Я далеко не единственный, кто, как и Алексей, сделал этот вывод. Скажем, главред “Медиазоны” Сергей Смирнов, бывший активистСергей Ежов (один из ключевых расследователей The Insider) тоже сидел в тюрьме за акцию, когда они выкидывали портреты Путина из Минфина. То есть переход активистов в журналистику, в том числе журналистику расследований, — это довольно частый путь. Потому что это просто другая и, возможно, даже более эффективная форма борьбы с диктатурой, нарушением прав человека и так далее.

Расследования усилились, их методы стали более эффективными, появилось новое качество инструментов. Появилась очень большая аудитория.

Мы с Алексеем Навальным обсуждали и сошлись в выводе, что настоящая революция в России невозможна до тех пор, пока не будет достаточно критической массы россиян, которые будут понимать, что происходит в России, и будут понимать весь ужас воровства, насилия, убийств и так далее.

Чтобы набрать эту массу, чтобы она смогла посредством уличных акций свергнуть власть, для этого недостаточно просто вывести на Болотную 100 тысяч человек. Для этого нужно, чтобы в России большой процент зрителей, наблюдающих это, их морально поддерживал и считал, что эту власть надо менять.

Совмещать для меня активизм и расследования уже становилось невозможно, потому что невозможно каждую неделю оказываться в изоляторе, плюс и уголовные же заводили. Я бы сел намного раньше, чем Владимир Кара-Мурза (Кара-Мурза был арестован 11 апреля 2022 года, а 17 апреля 2023 года приговорен к 25 годам лишения свободы, — ред.).

Как-то, по-моему, центр “Сова”, посчитал статистику задержаний. И у нас с [политическим деятелем] Сергеем Удальцовым было больше всего задержаний в году.

Поэтому надо было сделать выбор. Я решил, что на свободе как журналист-расследователь я гораздо полезнее, чем как еще один политзаключенный.

И этот выбор был правильный, потому что, на мой взгляд, проект The Insider довольно успешный. И не только потому, что мы людям рассказали или объяснили. Но и потому, что мы добились конкретных вещей. Например, в том числе благодаря нашему расследованию Красиков был посажен на пожизненный срок (в 2021 году суд Берлина приговорил киллера ФСБ Вадима Красикова к пожизненному сроку за убийство в 2019 году в Германии бывшего чеченского полевого командира Зелимхана Хангошвили, — ред.).

Буквально пару недель назад мы опубликовали расследование о том, что половина высокоточных станков для российского военно-промышленного комплекса идут через Тайвань. Это расследование мы сделали вместе с нашими тайваньским коллегами, подняли шум. В итоге этот путь больше не существует. Они поставляли станки [из Тайваня] через Турцию — больше не поставляют.

И таких примеров сотни. Мы добиваемся совершенно конкретных вещей, и это более эффективно сейчас, чем выходить с плакатами. Я абсолютно уважаю любого, кто продолжает выходить с плакатами [в России]. Это очень-очень важный вид деятельности, эти люди все молодцы и герои. Просто деятельность, которой сейчас занимается The Insider, приводит к более быстрым практическим результатам.

— Ты себя кем больше чувствуешь — журналистом или в каком-то смысле общественным разведчиком?

— Разговоры о тонкой грани между активистами и журналистами началась примерно 20 лет назад, как раз в те годы я был одновременно и журналистом, и активистом. Помню, что первые лет 5-7 журналистское сообщество довольно по-снобски относилось к активистам, и говорило, мол, вот вы там бегаете с плакатами, вы ангажированы, а мы такие, у нас хватка объективная.

В журналисткой тусовке был наш друг журналист Илья Азар, очень ироничный, саркастичный. Потом я переключился в основном на журналистскую деятельность, а Аза, наоборот, начал ходить с плакатами, его арестовывали, он стал более ярким активистом, чем большинство активистов. То есть это не просто смешалось, а даже в каком-то смысле перевернулось. И журналистское сообщество поняло, насколько активистская деятельность сейчас важна, востребована. С правозащитой это тоже тесно пересекается. То есть грань стирается.

Когда зло становится абсолютным, все, кто по другую сторону, как на Ноевом ковчеге, вдруг оказываются все вместе в этом бушующем океане. И тут не до разделения.

Правозащитник “Мемориала” Олег Орлов, который сейчас получил большой срок (27 февраля 2024 года Московский суд приговорил Орлова в 2 годам и 6 месяцам колонии общего режима за “дискредитацию” российской армии, — ред.). Помню, как сидел с ним в автозаке, и рядом с нами тоже сидели какие-то журналисты, которые попались под руку [силовикам].

То есть мы тогда, в 2000-х, все в автозаках друг с другом знакомились. Все мы выросли из одного автозака, как из гоголевской Шинели. Поэтому сейчас все разделения искусственные.

Мы сейчас занимаемся разведкой по открытым источникам (Open source intelligence, OSINT). Это в каком-то смысле тоже разведка, только она не на государство, не на США, не на Англию, а она на общество, на международное сообщество, на наших читателей. Это дает гораздо больше уровня свободы. Потому что, если ты работаешь, например на ЦРУ или МИ-6 (секретная разведывательная служба МИД Великобритании, — ред.), то у тебя и есть огромное количество ограничений. Вся эта секретность — это ужасно. Они не могут друг с другом нормально общаться, они не могут ничего опубличить из того, что знают. У нас нет таких ограничений. Мы практически сразу публикуем все, что знаем, объясняем, откуда мы это берем.

Берем это из совершенно понятных баз, тех же самых билингов, разных пробивов связи — пробивы по перелетам, телефонам. Иногда нам сливают почтовую переписку, потому что после полномасштабного вторжения активизировались хакеры-активисты, которые борются не за деньги, а по идеологическим соображениям. Есть и украинские, и российские, и белорусские такие хакеры, они очень активно делятся информацией.

Вот мы используем все эти инструменты с понятными журналистскими, расследовательскими целями. И без ложной скромности скажу, что это работает часто более эффективно, чем спецслужбы.

Я не хочу сказать, что спецслужбы плохо работают, у них есть свои очень хорошие достижения. В конце концов, это они, западные спецслужбы, нас предупредили о готовящемся полномасштабном вторжении РФ в Украину. Я, наверное, до января не верил в это, западные разведки уже не стали прямым языком говорить и называть дату, когда Путин вторгнется, что он будет делать после вторжения, какими маршрутами будет вторгаться росармия. Так что не надо спецслужбы списывать со счетов. Они свою работу делают, они пытаются спасать Европу. Но у них другие методы.

— Ты упомянул украинских коллег. Как вы сотрудничаете?

— Мы с удовольствием общаемся с украинскими коллегами, если надо — мы общаемся и с украинскими государственными органами. Например, мы помогали украинской прокуратуре устанавливать местонахождение похищенных Россией украинских детей.  

Когда украинские спецслужбы, например, устанавливают имена каких-то российских шпионов, диверсантов, то тут у нас есть пространство для сотрудничества.

Для нас нападение РФ на Украину — это не просто нападение на какую-то другую страну. Как Навальный символизирует всю оппозицию, также Украина — это символически очень важная для Путина страна.

Как Путин психовал из-за Навального, и боялся упоминать его имя, точно так же Украина для него была и остается супербольным местом, и он готов развязать из-за нее ядерную войну.

Поэтому в борьбе за Украину мы боремся за безопасность и всего окружающего мира. Мы боремся против Путина как системы в целом. Если удастся разгромить Путина в Украине, то он как Кощей будет со сломанной иглой в яйце. Не факт, что он автоматически лишится власти, но это очень сильно подорвет систему, где аннексия Крыма и в целом война против Украины является системообразующим, очень важным моментом.