Сатана выбрал Путина своим преемником: интервью с кинорежиссером Романом Балаяном

Роман Балаян — украинский кинорежиссер, сценарист и кинопродюсер армянского происхождения. Родился в Нагорном Карабахе. Окончил Киевский театральный институт им. И. Карпенко-Карого, ученик Сергея Параджанова. Народный артист Украины, член Национальной академии искусств, президент Союза армян Украины.

Известность Роману Балаяну принесли киноленты “Полеты во сне и наяву”, “Храни меня, мой талисман”, “Каштанка”, “Леди Макбет Мценского уезда” и другие, а также телеверсии спектаклей Московского театра “Современник” — “Кто боится Вирджинии Вульф?” и “Анфиса”.

После 24 февраля 2022 года 81-летний режиссер вынужден был уехать из Украины за границу.

Роман Балаян дал развернутое интервью телеканалу FREEДОМ.

Ведущий — Сакен Аймурзаев.

— Где вы сейчас находитесь, как переживаете это время?

— Сейчас мы находимся в Чехии. Мой друг бесплатно предоставил нам квартиру. И мы из Франции переехали сюда. Во Франции мы пробыли 4 месяца.

Вечером 24 февраля мы с семьей поехали на дачу. 25-го утром раздался рядом грохот. Вошел сын: “Собирайтесь”. Я, честно говоря, не хотел уезжать. Потому что быть вдали от дома я не привык. Но поехали, дорога долгая была. И от стресса со дня приезда во Францию у меня открылись все спящие болячки.

— Буквально за два дня до начала войны вы дали интервью “Новой газете”. Меня поразило, что у художника настолько точна интуиция. Вы описали всю гамму чувств, которую мы переживаем вот уже свыше полугода. Прямо по пунктам, можно сказать, разобрали то, что произойдет. То есть вы знали, что война начнется?

— Я думал, конечно. И не только я думал. Но я все равно не ожидал вторжения. Я надеялся, что российские войска у границ — это для наведения паники, страха.

Просто это (Путин, — ред.) — сатана. Я о нем сразу это понял. Когда его только назначили, я слушал его выступление. И я увидел несовпадение артикулируемого текста с выражением глаз.

Да, это сатана, пришедший в Россию и напавший на нас. Он готов на все.

Вы знаете, я никогда никого не ненавидел. Я был выше этого. У меня были открытые враги, но как я говорил всегда: они недостойны моей ненависти.

Но когда началось это… Я впервые возненавидел не только его (Путина, — ред.), но и многих других, которые его окружают, которые в этом тоже виноваты. То есть во мне что-то свернулось вообще.

— И как с ним справиться?

— Не знаю. Как бороться с сатаной, я не знаю.

— Но даже зло не берется из неоткуда. Не может же на пустом месте вырасти вот такое явление, вот такой человек, такая сила?

— Сейчас много фактов о нем появляется. Детали его детства, что их отец бросил и так далее… Но я не думаю, что только поэтому.

Сатана выбрал его своим преемником.

Но как это — пойти брат на брата? Они же всегда говорили — мы братские народы.

Вот у меня никогда не было ненависти к другим народам. В 1986 году мне позвонил гениальный оператор Павел Лемешев: “Ромка, тут один человек предлагает снять “Сорок дней Муса-Дага” (исторический роман австрийского писателя Франца Верфеля о 53-дневной обороне армян на горе Муса-Даг во время геноцида 1915 года, — ред.) А я говорю: “Паша, это не моя тема”. “Да ты чего? Тебе — 70 тысяч, мне — 25. Ты чего?” “Я же тебе говорю — не моя тема”.

Не моя тема. Ненависть одной нации к другой, неприятие — это не мое. Я не могу ненавидеть любой народ. Я могу ненавидеть многое в этом народе, многих, но народ — для меня это исключено.

— А возможно покаяние вообще? Прощение, покаяние — сложно сейчас об этом говорить, потому что нет его признаков… Показывают кадры Бучи, показывают кадры Мариуполя, и мы не видим их реакции…

— Дело в том, что россиянам это не показывают. У меня масса друзей россиян, которые ненавидят все, что происходит со стороны России, даже еще больше, чем я. Их человек 7-8, но у них же есть еще свое такое же окружение.

А российское телевидение людям не показывает это. Даже здесь, в Чехии, мне один человек говорит: “Ну, Буча, ну что ты — это же подстроено! О чем ты говоришь? Фотки смонтировали!” Это потому что у нас отстает информационная работа.

А российская пропаганда — это когда вызываешь все низкое в человеке, чтобы ты мог его купить. Понимаете? Это дьяволиада. Это сатанизм. Это дела сатаны. Тебя вовлекают в его мир. А его мир вот такой.

— А надо вообще пытаться доказывать россиянам? Или пока давайте железный занавес и не будем даже туда смотреть?

— Надо. Они должны проснуться, иначе выхода не будет. Они же, основное население, безумно верят в своего этого идола. 70-80%. Понимаете? Конечно, надо.

И по миру надо доказывать. Вот в Чехии из украинских телеканалов можно найти лишь “1+1”. Один канал всего! Во Франции — ни одного!

— В России активно сейчас снимают полнометражные пропагандистские фильмы о войне. И о той войне, и об этой вскоре снимут. А нам надо что-то снимать? Чтобы бороться с ними и языком кино.

— Наверное, можно. Но сиюминутно это делать, не думаю… Вот лет через 20 появятся потрясающие фильмы, вникающие в то, что случилось. Сейчас лучше снимать хронику, документальное кино, документ.

Просто я не могу сказать, что кто-то сегодня напишет такой сценарий игрового кино, чтобы я сказал: “О, ребята, да, это подействует”. Нет. И кто это снимет? Как снимет? Да и в России тоже…

Пока мало времени прошло. Это должно пройти время.

— А сейчас вы смотрите кино, читаете сценарии?

— Нет. Кино я никогда не смотрю добровольно, только хожу на премьеры, если заставляют.

И сценарии я сейчас не читаю. Вы знаете, я был первым председателем питчинга при Госкино Украины (питчинг Госкино — устная или визуальная презентация кинопроекта с целью получения государственного финансирования, — ред.). Мне так не нравилось это. Читать что-то, сидеть много. Я быстро сошел с этой должности.

Нет, кино я не смотрю. Мне важны первые три-четыре минуты. Если это авторское, если через замочную скважину этого человека я вижу мир, то тогда я продолжаю смотреть.

— Советский Союз рухнул. Может, и путинских режим рухнет?

— Конечно, рухнет. Все будет в итоге хорошо. Я это говорю не как принято у политиков: все будет хорошо, мы победим и так далее. Нет, просто будет хорошо. Возможно, не так, как ожидаем. Вдруг будут какие-то поступки, которые мы вынуждены будем принять.