Гозман: В России многие люди продолжают говорить то, что думают, а не то, что им навязывают

Россия готовится к масштабным репрессиям внутри страны. Об этом в прямом эфире марафона “FreeДОМ” на телеканале UA рассказал российский оппозиционный политик Леонид Гозман. Он акцентировал, что из свобод в РФ осталась только внутренняя свобода граждан, но в стране есть много людей, которые продолжают говорить правду, несмотря ни на что. Гозман отметил, что за последнее время режим очень ожесточился, и те действия, что еще два месяца назад были безопасными, сегодня грозят тюрьмой. Также он разъяснил, что означают списки иноагентов.

— Скажите, как сейчас, можно оценивать в целом свободу мнения, свободу слова в Российской Федерации?

— Если говорить о свободе как о возможности выражения публичного мнения и так далее, то с ней у нас конечно большая напряженка у нас. Если говорить о внутренней свободе, о том, что люди сохраняют свое мнение, свою позицию, не поддаются бреду, то это, конечно, остается. Куда оно денется? Я хочу вам привести яркий, интересный пример. Вчера или позавчера Юрий Иванович Шевчук выступал в Уфе с концертом. Полный зал, огромный и так далее. И он сказал: «Родина – это не ж..а президента, которую надо лизать». Это вот он сказал. Просто люстры упали от оваций в зале. Никто не возмутился, мол что ж ты, сукин сын, нашего президента оскорбил. Наоборот, все были счастливы, довольны, поддерживали это. Вот мне кажется, это очень важно на самом деле, важнее, чем опросы общественного мнения, которые, конечно тоже важны, естественно. По-моему, насколько я могу судить отношение к войне становится более адекватным, то есть более негативным. По-моему, до населения потихонечку доходит понимание того, что что-то пошло не так, что всё это в общем серьёзно и опасно.

— То есть это тоже говорит о том, что все-таки можно свое мнение выражать? Но более аккуратно, исходя из законов Российской Федерации?

— Ну что Вам сказать. Вот я, например, когда выступаю в эфирах, стараюсь говорить не “война”, а “специальная военная операция”, хотя срываюсь периодически на слово “война”, разумеется. Потому что как можно называть войну чем-то вот таким, безумным каким-то? Но поскольку я не хочу сесть в тюрьму по глупости, то я стараюсь этому следовать. Ну что делать? А иначе посадят. Без этого может тоже посадят.

Также по теме: Как живут подсанкционные россияне. Последствия ограничений

— Россияне понимают, что происходит на самом деле в большинстве своём, но все равно должны называть вещи теми законными в России словами. Не война, а специальная военная операция. Не обстрел жилого дома, а ликвидация националистических батальонов, либо военных объектов…

— Нет. На самом деле есть вещи, которые они не смогли законодательно запретить. Во-первых, они запрещают называть войну войной и требуют использовать слово “специальная военная операция”. Во-вторых, они запрещают дискредитировать вооружённые силы Российской Федерации. Но что такое дискредитация вооруженных сил РФ? Этого ни одна собака не знает. Потому что у нас ребят повязали за то, что они на 9 мая пустили белые бумажные кораблики на воде. Силовики сказали, что это дискредитация ВС РФ. Поэтому от этого спастись довольно трудно. Но как-то рискуем. А что делать? Жить-то надо продолжать. Надо же говорить всё равно что думаешь, а не то что они тебе там приписали. У нас много людей, которые несмотря ни на что продолжают говорить то, что считают правильным.

Также по теме: С каждым выстрелом в сторону Украины россияне становятся беднее – Варченко

— Всё-таки кремлёвская власть очень боится каких-то хотя бы малейших инакомыслий в отношении себя.

— Конечно боится. Если бы не боялась, то не запрещала бы всё, понимаете? Но кроме того власти понимают, что если держать всё вот так, то тогда и больше шансов выжить. Если говорить о тяжести нашей ситуации по сравнению с вами, мне всегда крайне неловко, потому что нас не бомбят. Поэтому любые наши проблемы в сравнении с вашими это вообще абсолютная мелочь. Можно вообще забыть, не обращать внимание, понимаете? Просто раз уж вы спрашиваете, я отвечаю. Режим за последнее время, конечно, ужесточился очень сильно. То, что еще 2-3 месяца назад было совершенно безопасным, сегодня становится опасным. Они готовятся к масштабным репрессиям. И я думаю, что на самом деле нас ничего хорошего не ждет. Вот если вы победите вчистую в военном плане, наше начальство будет срывать зло на нас, конечно. Если они все-таки как-то смогут вас прижать, не дай бог, то они все равно будут срывать зло на нас. То есть что бы ни было – у нас будет хуже. Они все время списки всякие составляют. Я вот – иноагент теперь уже.

— А как же Вы живете, если Вы иноагент? Вам угрожают как-то или против Вас какие-то дела возбуждают сейчас?

— Мне об этом пока не известно. Но это вот тот случай, когда тебе становится известно, то уже поздно обычно. Мне пока об этом неизвестно. Статус иноагента не предполагает немедленного ареста, а предполагает выполнение дикого количества безумных и совершенно бессмысленных предписаний, которые приходится выполнять. Потому что, если не будешь их выполнять, то тебя точно посадят. Но вообще практика присваивания звания иноагента, на самом деле, очень важна и достаточно опасна в России. Они задумали это как гражданскую казнь. То есть человек, которому присваивали статус иноагента, должен был стоять у позорного столба. Но из этого ничего не вышло. Более-менее просвещенные люди понимают, что это не позор, а наоборот, скорее, награда. Вот меня сделали иноагентом, то у меня вся лента была переполнена поздравлениями по этому поводу, что это как орден, как знак качества. Списки иноагентов означают, что они хотят расправ. И вот сейчас они просто играют в расстрельные списки, пока не расстреливая, но это пока. Иноагенты это сигнал не только тем, кого они туда включили, это “черная метка” всему российскому обществу.

Также по теме: Россия и Беларусь – две разные автократии, которые ищут новые способы подавить протесты. Интервью с Тышкевичем

Также по теме: Военные преступники уже сейчас должны осознать, что наказание неотвратимо – Буроменский