Страх, имперские амбиции и квартирный вопрос толкнули многих российских журналистов в сторону путинского фашизма: интервью с Игорем Яковенко

Игорь Яковенко — российский журналист и социолог. Родился в Москве в 1951 году. Высшее образование получил на философском факультете МГУ в 1976 году. Преподавал в Московской высшей партийной школе. В середине 1990-х — депутат Государственной думы РФ и член комитета по информационной политике и связи. С 1998 по 2008 годы был генеральным секретарем российского Союза журналистов. Осудил вторжение РФ на территорию Украины. Покинул Россию после начала полномасштабной войны. В апреле 2023 года включен Министерством юстиции России в список “иноагентов”.

Игорь Яковенко — гость очередного выпуска программы “Люди доброй воли” телеканала FREEДOM.

Ведущий — Сакен Аймурзаев.

Фашистская туманность сгущалась над Россией с момента обретения ею независимости 

— Почему, на ваш взгляд, в Российской Федерации не возникло журналистского профсоюза до того как страна бросилась в бездну путинизма?

— Ответ на этот вопрос примерно такой же, как и то, почему не возникла демократия в России. Просто Союз журналистов был ноу-хау для советской власти, это творческий союз. Он не был с самого начала профсоюзом, это был такой приводной ремень от партии к журналистике. В какой-то степени это был инструмент контроля за журналистикой. Его главная задача — представлять советскую журналистику за рубежом. Это парадоксальная история. Когда Союз журналистов России был создан в 1918 году, его создателями были такие люди как Владимир Ленин, Троцкий, Каменев. Затем благодаря Союзу журналистов была создана массовая система. Надо было создавать принципиально другую систему средств массовой информации, потому что все буржуазные СМИ были уничтожены. 

Была создана пирамида во главе с “Правдой”. Затем — районные “Правды”. После того как Союз журналистов выполнил свою функцию, в конце 1920-х годов его ликвидировали. Потом он возник вновь в конце 1950-х годов в условиях холодной войны. Потому что Советскому Союзу нужно было использовать огромный потенциал левого движения, симпатии к себе. Эту функцию выполнял именно Союз журналистов, представляя на международной арене советскую журналистику. Для этого в социалистической Праге возникла Международная организация журналистов.

И вот нужно было кому-то представлять. Я когда пришел в Союз, то с удивлением увидел, что в организации было довольно сильное присутствие КГБ, ФСБ на тот период. 

Союз журналистов России никогда не был профсоюзом, потому что его задачей никогда не была защита интересов журналистов. 

Никогда. На протяжении 10 лет я пытался переделать Союз журналистов, сделать его организацией, которая защищает журналистов, в том числе перед властью. Это оказалось невозможным, потому что в основе союза были государственные СМИ, в основном районные и городские, там примерно 4 тысячи районных и городских газет, которые являлись придатками местных органов власти. Возникло, по сути дела, два союза, одним из которых руководил я.

Это союз, который представляли независимые СМИ, но государственных там оказалось намного больше. Поэтому, что называется, миссия оказалась невыполнимой. Не вышло создать какой-то отдельный участок внутри фашистского режима, к которому Россия двигалась, начиная с обретения независимости. А средства массовой информации, согласитесь, это довольно большой сегмент российского общества и сделать так, чтобы вокруг был фашистский рейх, а внутри него — какая-то независимая пресса — это задача непосильная, не только для одного человека. Это непосильная задача вообще. 

С приходом Путина Россия повернула в сторону цензуры, диктатуры, в сторону ликвидации независимых СМИ. Я пытался бороться с этим, как мог. 

Организовывал митинги в поддержку НТВ. Как вы помните, были такие. Но, к сожалению, силы не равны. Но я хотя бы попытался.

Интеллигенты в стоптанных ботинках внезапно оказались у очень больших денег

— В российской журналистской среде была солидарность? 

— Да, конечно. Опять-таки, эта солидарность носила локальный характер. Я помню, как выходила с моим участием “Общая газета”. Когда журналисты многих десятков изданий совместно выпускали единую газету. Она была под брендом “Общей газеты”, которая в случае каких-то серьезных нарушений свободы прессы выступала с протестом. Были моменты, когда эта газета объединяла очень-очень разные издания — и “Новую газету”, и “Комсомольскую правду”, и “Московского комсомольца” и региональные ставили свои логотипы на акции солидарности. Это было действительно массовое явление. Но потом, постепенно, все меньше и меньше изданий участвовали в этом. 

В конечном итоге, в “Общей газете” было существенно меньше участников акции солидарности, когда убили Анну Политковскую, чем когда мы собирались по поводу уничтожения НТВ. 

То есть постепенно пространство этой солидарности сужалось. Это было связано безусловно с тем, что сгущалась фашистская туманность в России. И сейчас уже независимой журналистики в России практически не осталось. Потому что кто-то убит. Цифры убийств журналистов просто шокируют, потому что в целом при путинском режиме более 200 журналистов было убито непосредственно в связи с выполнением ими журналистского долга. Есть известные фигуры — Анна Политковская, Юрий Щекочихин и другие. Но это только вершина айсберга, это наиболее известные люди. Но при Ельцине тоже убивали журналистов. Мы помним и Дмитрия Холодова и Ларису Юдину, которые были убиты за выполнение своего служебного долга. 

Поэтому кто-то убит, кто-то эмигрировал, кто-то ушел из профессии, кто-то на наших глазах просто превратился в пропагандиста. Яркий пример — это Андрей Норкин. И тот же Владимир Соловьев когда-то изображал из себя журналиста. Он толком никогда не был журналистом, но, тем не менее работал в весьма приличных СМИ. Так что это произошло. Просто люди почувствовали, откуда ветер дует, и поняли, что надо “перескакивать” на другую профессию.

— Путин развращал отдельные части российского общества по-разному. Кого-то ресентиментом, кого-то деньгами, кого-то уязвленным самолюбием, национализмом. А чем он медиа развратил?

— Случай Андрея Норкина — это эффект ипотеки. Мы видели, в какой момент это произошло. Это классический случай, когда в какой-то момент человек понял, что можно бороться за правду долго, но есть семья, дети, жилищные условия. Квартирный вопрос, как и во многих других случаях, испортил их. Так что здесь как раз простая история.

Немножко другая история у людей, которых купили должностями. Володя Кара-Мурза-старший, журналист, НТВшник и Виктор Шендерович рассказывали о том, как в какой-то момент купили Олега Добродеева — не деньгами, а другим. Купили тем, что он почувствовал себя принадлежащим к высшим слоям империи. То есть человек стал ощущать себя принадлежащим к сильным мира сего. 

Другая ситуация — это, например, момент, когда главные редакторы отдельных газет перешли на сторону фашизма. Это ситуация, когда люди просто понимая, что курс меняется и что сила солому ломит, что иначе можно потерять редакцию, можно потерять все. Поэтому они переходили на сторону зла. Очень яркий пример — это “Московский комсомолец” и Павел Гусев. Он никогда не был, что называется, рыцарем в светлых доспехах, но я помню хорошо, когда пришел Путин, в какой-то момент Гусев вполне открыто сказал: ситуация меняется, надо видеть момент, надо чувствовать ситуацию времени, что все. 

Мало кто мог предвидеть ту войну, которую сейчас ведет фашистский рейх, но было понимание того, что ситуация сгущается, что воздуха становится все меньше. 

Многие решили, что надо переходить на сторону сильных. И спасать, что называется, редакцию, спасать помещение, спасать деньги, рекламные бюджеты. Очень большие, кстати говоря, рекламные бюджеты. Потому что 1990-е и 2000-е годы — это было время огромных рекламных денег. 

Интеллигенты в стоптанных ботинках внезапно оказались у очень-очень больших денег. Это искушение выдержали очень немногие. 

Справедливости ради надо сказать, что средства массовой информации сами очень активно вбивали гвозди в крышку собственного гроба. Так что нельзя говорить о том, что наша профессия стала жертвой какого-то процесса, который происходил без нас, вне нас. Я сейчас говорю не индивидуально о каждом из нас. Я лично не помню такого момента, чтобы я лично что-то делал для того, чтобы пришел фашистский режим, я противостоял этому как мог. 

Все-таки на российских журналистах лежит коллективная ответственность. Мы помним этапы погружения в эту бездну. Мы помним ситуацию с информационными войнами, в которых участвовали журналисты. 

Тот же самый “Связьинвест”. Мы помним чудовищный, позорный эпизод 1996 года, когда практически все журналисты во время избирательной кампании Бориса Ельцина перешли в газету “Не дай бог” — откровенно пропагандистскую и в значительной степени лживую. Работа на стороне одного кандидата — это безусловно преступление против профессии. Причем многие из тех очень приличных вроде бы людей, которые участвовали в этой пропагандистской кампании, до сих пор считают, что они поступали правильно.

— На эту тему до сих пор происходят горячие споры, как будто это все о вчерашнем дне. 

— Здесь, конечно, ощущается такой ремейк “белой эмиграции”, когда монархисты и социал-демократы, находясь в эмиграции или даже находясь в сталинских лагерях, продолжали спорить, кто из них был прав. То есть невольно вспоминается эпизод позапрошлой жизни российской оппозиции. Но справедливости ради, я бы все-таки не стал совсем обесценивать эти споры. Одно дело, сейчас главная задача — помогать единственной, по сути оппозиции путинскому режиму — Вооруженным силам Украины. Но нельзя совсем исключать ценность размышлений о том, почему случилось то, что случилось. 

Где был тот момент, когда мы упустили страну? Когда она пошла по пути, который в конечном итоге привел к сгущению фашистской туманности и превратил страну в откровенный фашистский мафиозный рейх. Это важно. Я не думаю, что надо сейчас обесценивать эти дискуссии. Они имеют смысл.

Вирус имперства поразил и российских журналистов

— Почти все мои знакомые российские коллеги, которые работали в независимых СМИ, единодушно поддерживали Украину. Даже готовы были финансово поддерживать Вооруженные силы Украины. А теперь, спустя почти три года, мы видим удивительные метаморфозы в некоторых. Я хочу вспомнить Юлию Латынину, которой вы посвящаете в последние недели свои эфиры. В чем секрет этого явления? Почему люди так поменяли свое мнение, при том, что ситуация не изменилась? 

— Вы знаете, у каждого своя история. И у каждого своя история либо предательства, либо деградации, либо какого-то духовного обнищания. Что касается Юлии Леонидовны, то здесь все очень просто. Это ее давнее укорененное имперство. Юлия Латынина всегда была имперцем. Она всегда восхищалась сильными империями, всегда ценила силу. Она всегда ненавидела и презирала правозащитников, которых она считает бессмысленными людьми. Вообще, защищать слабых и угнетенных для Юлии Латыниной было синонимом левачества — самое страшное обвинение, которое существует у людей подобного рода. То есть прав тот, кто сильнее.

Фактически этот вирус имперства привел к тому, что Украина, как более слабое по сравнению с Россией государственное образование, всегда не права. 

Поэтому отсюда у нее постоянная насмешка над всем, что происходит в Украине. Постоянное хихиканье. Это парадоксально, потому что сама Юлия Латынина находится в эмиграции, является “иностранным агентом” и подвергалась очевидным репрессиям в России. Это синдром имперства. 

Есть и другие случаи. Это усталость от того, что происходит — она существует. И есть надежда на возвращение в Россию. Здесь можно говорить об эффекте Ильи Яшина, Кара-Мурзы и в какой-то степени эффекте Шлосберга. Это то, что называется “партия родной крови”. Помните, Шлосберг обозвал всех тех, кто поддерживает Украину, “партией чужой крови”?

В этой войне невозможно занимать какую-то промежуточную позицию. Это война. Либо ты на стороне России, либо на стороне Украины. Очень многие из противников путинского режима становятся на сторону России. На стороне России находятся Юлия Навальная, Григорий Явлинский, Илья Яшин, Лев Шлосберг, Владимир Кара-Мурза-младший. Они на стороне России. Они не готовы сказать, что надо помогать Вооруженным силам Украины. Они не готовы сказать, что они желают поражения России.

— С чем вы связываете это? 

— Я думаю, что проблема заключается в том, что они находятся в электоральной ситуации, которой нет. Они все находятся на дне пустого бассейна, в котором давно уже нет воды. Они еще по-прежнему пытаются в этом бассейне плавать. Совсем недавно в сентябре 2024 года было электоральное мероприятие, которое издевательски называлось “выборами”. И в этом электоральном мероприятии очень многие российские противники режима пытались участвовать. Фонд борьбы с коррупцией организовывал очень смешную вещь под названием “Умное голосование”. 

Они по-прежнему считают, что может произойти какое-то чудо, путинский режим каким-то образом исчезнет, непонятно каким образом, правда. Они вернутся в Россию, и каким-то чудом власть упадет им в руки. Каким-то образом их выберут. Кто-то организует каким-то образом чудесным демократические и справедливые выборы, в которых они будут участвовать, и их, конечно, изберут. Об этом говорится прямо. Это заставляет людей, которых я назвал поименно, не хотеть ссориться со своим будущим избирателем. Они по-прежнему считают, что у них в России есть избиратели. 

Это глубочайшая ошибка, ведь есть же масса исторических аналогий, конкретных, очень похожих на нынешнюю ситуацию, когда антифашист Вилли Брандт боролся с оружием в руках против своей страны, которая тогда называлась Третий Рейх. Он желал поражения этой стране, он воевал с ней. Он убивал людей, которые воевали за эту страну. И в конечном итоге после войны его избрали канцлером ФРГ. Есть другой пример, не столь симпатичный. Это Владимир Ленин, который желал поражения своей стране. В конечном итоге после этого поражения он возглавил первое правительство другой страны, которое находилось на той же самой территории. 

Это не просто аморально — выступать сейчас за Россию. Имеется в виду не желать поражения своей стране. Российская Федерация сейчас является фашистским рейхом. 

И я, конечно же, желаю ей поражения. Я желаю поражения тому государственному образованию, которое находится на территории моей страны. Это, безусловно. Если угодно, я не очень люблю слово “патриотизм”, потому что оно захвачено потными руками фашистов. 

Но, тем не менее, желать поражения тому, что представляет собой моя сегодняшняя страна, это, конечно, акт патриотизма. 

— В Испании, Италии, Германии было время страшных режимов. Там действовала пропаганда, тем не менее сейчас, спустя много десятилетий, в каждой из этих стран существуют свободные медиа. Будет ли такое в России? Что нужно для этого сделать?

— Я думаю, что наиболее вероятный сценарий, при котором на территории Северной Евразии будут свободные СМИ, это все-таки тяжелое военное поражение России и в конечном итоге распад Российской империи. Я с трудом могу себе представить, что Россия перестанет быть имперской при сохранении нынешней конфигурации, когда она граничит с Украиной, Китаем, Казахстаном, а центр этой страны находится в Москве. 

Я думаю, что империи распадаются. Существование империи в 21-м веке — это нонсенс. Это искусственное во многом образование, возникшее в результате многочисленных завоевательных войн жизнеспособно только в качестве авторитарного, диктаторского и в конечном итоге фашистского режима. 

Другой вариант, это все-таки распад. А здесь уже, как пойдет. Как при распаде Советского Союза кто-то пошел в сторону демократии и Европы, а кто-то пошел в другую сторону. На то и есть воля народов. То есть на самом деле распад империи высвобождает энергетику самоопределения народов. То есть в результате распада империи появляется свобода. Но как этой свободой распорядятся народы, это их суверенное право.

Предыдущие выпуски проекта “Люди доброй воли”:

• “Шоу долгоносиков” осталось на Эвересте украинского телевидения: интервью с режиссером Виктором Андриенко
• Буряты думают о независимости, но большинство подавляет в себе эти порывы: интервью с востоковедом Доржо Дугаровым
• В Грузии происходит конфликт ценностей: интервью с оппозиционным политиком Георгием Вашадзе
• РФ уже не великая экономическая держава: интервью с Нобелевским лауреатом по экономике Дароном Аджемоглу 
• Россия все еще хочет взять под полный контроль Молдову: интервью с политиком Оазу Нантоем