Находясь в РФ, я каждый день жду удара со стороны режима: интервью с диссидентом Александром Скобовым 

Александр Скобов — политический деятель, публицист и писатель из Санкт-Петербурга. В советское время числился в диссидентах, подвергался репрессиям. Живет в России, придерживается антирежимной риторики. 

Дважды был обвинен в антисоветской агитации за участие в изготовлении и распространении самиздата. Дважды был помещен советским режимом в психиатрическую лечебницу.

В годы так называемой перестройки Скобов участвовал в деятельности Демократического союза, за что в 1988 году подвергся обыску по “делу № 64” — последнему делу по ст.70 в истории СССР, закрытому в 1989 году в связи с отменой Съездом народных депутатов этой статьи Уголовного кодекса.

В 1990-х работал преподавателем истории в школах Санкт-Петербурга. Автор нескольких учебных пособий по истории России. С начала первой чеченской войны — активный участник антивоенного движения, автор ряда антивоенных обращений. Противник войны в Украине с 2014 года.

Член партии “Яблоко” и Объединенного гражданского фронта.

Как это — оставаться голосом российской оппозиции и не выезжать из страны? Почему сам факт пребывания в России придает словам больше веса? И кто на самом деле разрушит режим в Кремле — человек внутри страны или за рубежом? Чем полезен бунт частной военной компании “Вагнер” в борьбе с путинизмом? В эксклюзивном интервью телеканалу FREEДОМ о своем пути борьбы с режимом рассказал АЛЕКСАНДР СКОБОВ.

Читайте также: Путин ведет Россию к неосталинизму — в стране воскрешают культ диктатора и перенимают его практики (ВИДЕО)

Сопротивляться режиму можно хотя бы своим безучастием

— Почему вы не уезжаете из России?

— Сам факт того, что я нахожусь в России, придает больше веса моим словам, и этим я надеюсь просто нанести больше ущерб моему противнику — путинскому режиму.

— Каково это быть диссидентом в стране, которая готова поглотить человека буквально за отметку “нравится” в социальной сети?

— Я не буду делать вид, что это ничего не стоит. Я каждый день жду, что система проявится и что-нибудь мне сделает. Но я это считаю своим долгом, своей миссией, хотя бы таким образом противодействовать системе.

— Как вы относитесь к военизированной борьбе против режима?

— Я приветствую любые формы борьбы с этим режимом.

Я убежден, что кремлевский режим будет сломлен отнюдь не мирными протестами и критикой, а вооруженной силой. Но я считаю, что и какие-то мирные протесты, и публичная критика режима могут сыграть вспомогательную роль в этой борьбе.

— Что делать россиянину, который живет на территории РФ и не знает, что ему делать? Что вы можете посоветовать?

— Как минимум не участвовать в очевидной мерзости — в оправдании агрессивной войны, в каких-то кампаниях по прессингу несогласных. Например, в образовательных и научных учреждениях сейчас по нарастающей происходят доносы и увольнения.

Причем в эту деятельность режим старается вовлечь как можно больше людей, которые сами к репрессивной машине не имеют отношения. И перед многими людьми просто возникает выбор: либо на это соглашаться, либо рисковать потерей хорошей работы, хорошего места.

Российское общество нашло оправдание кровожадности путинского режима

— Если ссылаться исключительно на данные издания “ОВД Инфо”, около 20 тысяч дел было открыто за 2020 год в отношении протестующих в РФ. В целом в масштабе государства, которое насчитывает более 140 миллионов людей, говорят, что это капля в море. Согласны ли вы с таким описанием протестного движения в России?

— В общем, согласен. Если бы российское общество было другое, оно нашло бы какие-то формы выражения своего несогласия. Это, кстати, не обязательно выход на улицу, пикеты, какие-то демонстрации, митинги, которые уже давно в России являются крайне опасными для их участников.

Это было очевидно еще до начала широкомасштабного вторжения России в Украину — во время митингов в поддержку арестованного Навального. Но когда общество по-настоящему не принимает политику властей, оно находит массу способов как-то это продемонстрировать. Не обязательно прямо на улице.

Меня удручает холуйское поведение большей части так называемой культурной элиты России, которая могла бы с гораздо меньшими рисками, чем пикетчики и демонстранты высказаться, продемонстрировать свое неприятие агрессии Кремля. Но большая ее часть предпочла либо отмалчиваться, либо приспосабливаться и находить оправдания агрессивной войне.

Это удручает, и это стыдно для гражданина России. Я не хочу отделять себя от российского общества, от русской культуры. Я в любом случае остаюсь ее носителем. Но за это просто стыдно.

— Ряд политиков говорят, что в России скоро выборы, а значит, граждане могут показать свое “фи” Путину и его холуям. Как вы прокомментируете это?

— Если бы действительно в большинстве российского общества был реальный протест против агрессивной войны, то он действительно мог бы выразиться, в том числе даже через выхолощенные, убитые режимом так называемые электоральные процедуры.

Но большинство российского общества позволило себя убедить в том, что агрессивная война оправдана, что брать чужое можно, что нападать на соседа можно. Тут не столь интересно, какие они этому находят оправдания, но они это делают. К сожалению, можно сказать, что большинство российского общества сегодня — фашистское общество.

— Большинство российских социальных групп говорят о том, что преобладающее число россиян поддерживает войну РФ против Украины и Путина. С этим тезисом вы согласны?

— В общем плане да. Другое дело, что в этом большинстве многие поддерживают войну пассивно, просто плывут по течению.

Людей, которые заряжены на агрессию, на жажду доминирования и мирового господства (а путинизм — это притязание на мировое господство), не очень много. Гораздо большее количество людей просто плывет по течению и находит оправдание действиям режима.

Кремлевские элиты стремятся к террору 1930-х годов

— Уместно ли сравнивать между собой два режима — сталинский и путинский?

— Безусловно, такого страха и террора, которые были во время сталинской “великой чистки” в 1937-1938 годах, сейчас нет. Но есть другое.

Если брать по количеству политзаключенных, сегодня в России политзаключенных уже больше, чем было перед горбачевской перестройкой в Советском Союзе.

И сроки по политическим статьям дают больше, чем давались диссидентам на излете советской власти. То есть происходит движение в направлении к ужесточению политических репрессий и террора.

При этом я помню КГБшников конца 1970 — начала 1980-х годов, которые искренне очень гордились тем, что они не такие, как НКВДшники 1930-х годов. Они при каждом удобном случае старались этим тыкнуть носом, что “а вот мы теперь такие и отличаемся от тех, о которых вы любите рассказывать”. И для них было значимо, что они стали более цивилизованные, культурные и так далее. Они в общем-то стыдились зверств 30-х годов.

Нынешняя правящая элита заряжена в совершенно другую сторону. Кремлевские пропагандисты вопят, что надо вернуться к практикам сталинского времени.

Общество отходило от этого тяжело, сложно, но все же двигалось к большей цивилизованности. А у нынешней российской элиты буквально руки чешутся все это сломать и отбросить. Насколько практически они смогут далеко зайти, никто предсказать не может.

— Тогда, может, расстрелы — это следующий этап?

— Отменить мораторий на смертную казнь чешутся руки очень давно у большого количества представителей правящей элиты. Я не могу предсказать в деталях, когда и насколько далеко это зайдет. Но то, что это висит топором в воздухе, совершенно очевидно.

У позднесоветской элиты, в том числе и у той ее части, которая была связана с репрессивной машиной, был какой-то стыд. У современной элиты нет никакого стыда.

— Кремль преследует, в том числе и оппозиционных деятелей искусства. Недавний случай — признание иноагентом Бориса Гербенщикова. Неужели репрессивная машина боится музыкантов?

— О том, что путинский режим эволюционирует в сторону классического тоталитарного, я писал очень давно. Опять-таки, большинство нашей прогрессивной общественности — наблюдателей, экспертов, ученых — продолжали говорить о том, что нет ничего страшного, это гибридный, но не страшный авторитаризм. Да, есть неприятные вещи, но это точно не тоталитаризм. Да, это сползание происходило медленно, постепенно.

В чем не откажешь путинскому режиму и подручным Путина — они умеют варить лягушку постепенно. Но подготовка к этому шла давно: бесчисленные запретительные законы, которые принимала Государственная Дума, расставляя репрессивные колышки, каждый из которых по отдельности не казался таким уж страшным. Но потом они образовали тот частокол, через который просто не пройти любому человеку, который пытается заниматься оппозиционной деятельностью.

Пригожинский мятеж дает надежду

— По вашему мнению, изменил ли что-то неудавшийся мятеж Евгения Пригожина и в контексте целостности режима, и в контексте репрессивной машины? Ведь она довольно рьяно довольно серьезно реагирует на любые вызовы. Вообще, что показал этот марш?

— Он показал, что не очень значительный вооруженный отряд может такое сделать, и в огромной силовой машине режима не находится достаточное количество людей, которые хотели бы ему противодействовать. Сейчас спорят о том, сочувствовали ли пригожинскому мятежу в силовых структурах внутри РФ — почему ему никак не противодействовали? Может быть, ему напрямую не сочувствовали, но лезть защищать Кремль тоже не рвались. Вот в чем дело.

Силовые структуры — и Росгвардия, и ФСБ, и ФСО, и какая-то часть армии, которая остается внутри страны — не горели энтузиазмом в это ввязаться. Поэтому у очень многих игроков может возникнуть большой соблазн это повторить.

— Что послужило мотивом для Пригожина, чтобы пойти против Путина?

— Я думаю, это была неоформленная, неструктурированная в какую-то четкую гражданскую позицию нелюбовь к начальству и правящей элите. Вооруженные человечки, которые появились на улицах Ростова, прежде всего, воспринимались как люди, которые пошли разгонять начальство, элиту.

Зачем? Почему? Что дальше за этим последует? Простые люди об этом задумаются позже, но не в первый момент. У них была чисто импульсивная реакция — симпатия к людям, которые идут разгонять элиту.

Гораздо более серьезный вопрос — их отношение к войне — хотят ли они продолжать эту войну или они хотят ее закончить? И тут, я думаю, тоже достаточно неоформленная мысль, каша в голове у очень многих россиян.

Не зря сам Пригожин перед своим выступлением и во время него использовал одновременно и антивоенную риторику, и воинственную риторику. Пригожин сам не решился идти до конца. По-настоящему революционный сценарий его самого напугал.

Но если бы это все-таки получило дальнейшее развитие, какую часть своей риторики он дальше развивал бы — вопрос не определен. Потому что он об этой войне сказал все. Он сказал, что на РФ никто не собирался нападать, что это главный пропагандистский аргумент в защиту путинской агрессии.

Он сам рассказал, что они натворили в Украине. Один шаг оставался до лозунга “Долой войну!”. Но он не мог сделать такое заявление. Одновременно он и другие сигналы посылал — раз уж ввязались, не можем же мы проиграть, надо как-то продолжать. То есть он на разных клавишах играл.

Незадолго до своего выступления Пригожин рассказал, как он вообще эту войну воспринимает. Он говорил на очень понятном, простом народном языке — для него это традиционная, архаичная разборка.

А для правящей элиты это не так. В Кремле — самые настоящие идеологизированные маньяки, для которых война — это экзистенциальная последняя битва против западного либерализма. Поэтому, если надеяться с кем-то договориться, скорее, это можно будет сделать с такими бандитами как Пригожин, а не с Путиным и его ближайшими подручными.

Пригожин — бандит, но не маньяк. А вот те, кто сидят в Кремле — реальные маньяки, с ними никакой договоренности не может быть.

Читайте также: Путин пытается КГБшным способом контролировать “Вагнер”, — Маломуж