Курская операция ВСУ изменила взгляды жителей российского приграничья: интервью с социологом Еленой Коневой

Елена Конева — российский социолог.

Родилась в 1959 году в Туле. Политическую психологию изучала в Московском государственном университете. В конце 1980-х была руководителем московского отделения и заместителем директора Всесоюзного центра изучения общественного мнения. Основатель Центра маркетинговых исследований.

С 2016 года живет на Кипре. После полномасштабного вторжения России в Украину создала независимое социологическое агентство ExtremeScan, которое изучает отношение россиян к войне.

Елена Конева — гостья программы “Люди доброй воли” телеканала FREEДOM.

Ведущий — Сакен Аймурзаев.

“В приграничье идут два противоположных процесса”

— Мы говорим с вами на фоне важнейшего события войны — операции украинских вооруженных сил в Курской области РФ. Вы много исследовали настроения в российском приграничье. Какие были настроения жителей Курской области с начала полномасштабного вторжения России в Украину? Отличались ли тут настроения от других регионов приграничья?

— Мы провели три волны опросов, начиная с весны 2023 года. Весна 2023-го — это была такая околонулевая точка.

В первой волне были задействованы все три приграничные области — Курская, Брянская и Белгородская.

К весне 2023 года на Белгородщине только у 60% жителей никто из родных и близких не уехал из региона. То есть у 40% так или иначе после начала большой войны кто-то уехал. На Курщине таких [у кого никто не уехал] было больше 80%, то есть достаточно большая разница.

65% в Белгородской области тогда чувствовали тревогу и тоску (такой есть у нас вопрос), а в Курской области таких было 50%.В целом по России в это время 40% испытывали такие чувства.

Обстрелы в Белгородской области весной 2023 года коснулись населенных пунктов, в которых жили 57% респондентов. В Курской области 24% жителей сказали, что в их населенном пункте были обстрелы.

Разрушение жилых, административных построек и инфраструктуры: 40% в Белгородской области и 18% в Курской. Ранения, гибель: 38% в Белгородской области и 15% в Курской.

Была еще важная разница. Если 54% белгородцев ощущали какую-то федеральную поддержку, то у курян это было только 37%.

Существенная разница в отношении к губернаторам. Это как бы номинальная фигура, но в приграничье в Белгородской области это играло и играет очень большую роль.

Весной 2023 года около 90% белгородцев поддерживали своего губернатора Вячеслава Гладкова (позже поддержка немного снизилась, но не существенно). И лишь около 60% курян и брянских жителей поддерживали своих губернаторов.

Все приграничные регионы одинаково поддерживали “СВО”. На протяжении всех этих 2,5 лет приграничье примерно на 5-6% больше, чем остальная Россия поддерживали “СВО”. Одинаково между собой были готовы поддержать вывод войск из Украины, но это меньше, чем вся Россия. То есть в приграничье выше поддержка войны, чем по России, и ниже поддержка вывода войск. Это ключевой показатель с точки зрения, что происходит с людьми, когда они оказываются внутри материализованной войны, конкретных военных событий.

В приграничье заметно больше, чем по всей России, опасались, что если будут выведены российские войска, то украинцы продолжат боевые действия на российской территории. По России это было примерно 55%, а на территории приграничья — 70-77%.

Этим исследованием мы пытались ответить на вопрос, в каком направлении развивается поддержка “СВО”, поддержка войны? Это приводит к сплочению или к отторжению войны? Как оказалось, происходит и то, и другое. Это как бы разные фазы, они во многом зависят от реального участия людей в военных действиях, от их вовлеченности в волонтерские движения.

Уровень участия в военных действиях у жителей трех приграничных регионов был примерно одинаковый. Чуть выше в Белгородской области — у 26% жителей кто-то из родственников участвовал в “СВО”, и чуть меньше в остальном приграничье.

На основании исследований мы можем сказать, что у половины всех трех областей были родственники в Украине — ближние, дальние, но тем не менее. В Белгороде чуть больше.

Эта близость, она сработала с точки зрения настроений и отношений к украинцам двойственным образом. Когда мы весной 2023 года спросили, сочувствуете ли вы украинцам, которые были вынуждены покинуть свой дом, то почти 90% жителей приграничной зоны сказали, что они сочувствуют украинцам. Но при том, что 90% сочувствовали, например, 80% одобряли атаки по энергетической инфраструктуре Украины. В тот период как раз были интенсивные атаки. Любой здравомыслящий человек понимает, что энергетическая инфраструктура касается, в первую очередь, самого населения. Но вот такой феномен в ответах был одинаков везде.

Примерно до лета 2023 года ситуация в приграничье была во многих отношениях похожа. И отношение людей к войне, к украинцам, к остановке войны отличалась от всей остальной России. То есть она была более мобилизована.

Начиная с апреля 2023 года, пошла интенсификация обстрелов в Белгородской области. Потом очень интенсивный период начался с конца 2023 года.

Частота обстрелов в Курской и Брянской областях тоже увеличивалась, но она нарастала постепенно. И в этом как бы кардинальная разница [с Белгородщиной]. В то же время в Брянской области были активные “террористические вылазки”, как это называла пропаганда.

Для жителей Курской области настоящая война началась после 6 августа 2024 года. В Белгородской области это продолжалось как бы все время, но не в такой концентрации. Там нарастало количество пострадавших, количество беженцев.

Интересный момент: если обстрелы, разрушения, пострадавшие были не конкретно в твоем населенном пункте, а в иных местах Белгородской области, то отношение жителей к “СВО” не менялось. Причем не только военные события, есть же много других последствий войны — закрытие бизнеса, потеря дохода, увольнение, пропали жизненно важные лекарства, отъезд родственников. А если все это происходило в твоем населенном пункте, но далеко от твоего места проживания или не было напрямую связано с твоими родственниками, то это приводило к повышению поддержки войны. То есть срабатывал такой эффект сплоченности перед лицом беды. Но если эти события происходили совсем близко (обстрелы на твоей улице, что-то с твоими соседями, родственниками, коллегами), то у этих людей в сравнении со средним показателем по области поддержка войны падала.

То есть когда война далеко (как, например, для жителей за Уралом, война — вообще полная абстракция), то сначала идет рост поддержки “СВО”. Но, как только это касается тебя или твоего близкого человека, то поддержка падает. Поэтому в приграничных регионах идут два противоположных процесса.

— Исходя из этих тенденций, как события в Курской области могут качнуть маятник настроений? Люди станут фанатичнее поддерживать Путина и его войну, либо это приведет в каком-то смысле к прозрению?

— До последнего времени российское приграничье было более-менее однородно, за исключением интенсивности — для жителей Курской области реальная война началась недавно, а жители Белгородской ее ощущают давно.

То есть Курск сразу перешел ко второй фазе, когда это все касается тебя. Даже если тебя или твоих близких не коснулись именно боевые действия, то, живя в Курске, ты начинаешь заниматься беженцами, и это тоже начинает касаться тебя.

Кроме обстрелов, к которым уже в большей степени привыкли в силу их небольшой интенсивности, у курян появилась радикально другая ситуация. Для людей было страшным шоком, что кто-то может пересечь границу России, такого никогда не было, такой опыт в принципе отсутствует.

У курян не было времени ни на какую-то адаптацию, как у белгородцев. У них не было времени на какой-то спланированный отъезд (из Белгородской области в панике бежали очень немногие). В Курской области до августа была более расслабленная жизнь. И в одно мгновение образовался многотысячный поток беженцев.

Наше последнее июльское исследование по Белгородской области показало интересную зависимость. Мы опрашивали по мобильным телефонам, которые привязаны к Белгородской области. Мы предположили, что какая-то часть наших респондентов уже выехала за пределы Белгородской области. У нас получилось, что около 10% — это люди с белгородскими номерами, но кто уже живет в иных регионах,кто покинул свои дома, квартиры в последние почти три года.

И мы обнаружили, что уровень поддержки войны у белгородских беженцев радикально отличается от оставшихся белгородцев. В июле 2024 года среди уехавших белгородцев поддержка “СВО” составляла 51% — против 67% среди тех, кто остался. 52% уехавших поддержат вывод российских войск из Украины против 34% среди оставшихся.

И данные белгородских беженцев мы можем экстраполировать на Курскую область. В Курской области — 1 миллион населения, в Белгородской — 1,5 миллиона. Из Белгородской выехали примерно 150 тысяч жителей. То, что белгородцы сделали на протяжении 2,5 лет, с курянами произошло за две недели.

Как это все влияет на курян? Во-первых, факт пересечения “священных российских границ”. Все, девственность потеряна, на территории “враг”. Уже многие вживую видели бронетехнику противника на своей улице, чужие военные.

Конечно, это дало эффект провала российской армии. А успех вооруженных сил является вообще одной из основ фактора поддержки “СВО”. То есть поддерживают в случае успеха. И наоборот, не успех с такими последствиями — это очень мощный фактор снижения популярности войны.

Что происходит в отношениях населения с властями, с администрацией? Отсутствие действенной помощи — это было сразу в Курской области. В Белгородской области было все по-другому, потому что у них было время, ресурсы, возможность адаптации, какие-то налаженные уже процессы. А в Курской области по факту было бегство администрации. Инфраструктура остановилась, во многих местах — ни воды, ни электричества, ни мобильной связи.

Это очень усугубляет эффект восприятия вообще этой войны, восприятие власти не только местной, но и федеральной.

Сравнивая три области, мы на примере Белгородщины обнаружили такую зависимость: чем выше поддержка губернатора, тем более лояльно люди относятся к федеральной власти.

С одной стороны, они различают федеральную власть и губернатора. А с другой стороны, они понимают, что губернатор — это все равно рука федеральной власти. Если он действует эффективно, значит, это можно распространить и на федеральную власть. Популярность губернатора Белгородской области остается очень высокой, она по-прежнему более 80%. К курскому губернатору (тем более, что они там менялись, и на момент Курской операции ВСУ там был исполняющей обязанности), наверняка, совершенно другое отношение.

“На рейтинг Путина повлияло поведение самого Путина”

— А как Курская операция повлияла на рейтинг Путина?

— Повлияло поведение самого Путина. Его абсолютно вычурное молчание, неучастие в таких драматических событиях уже привело к резкому росту критики в его адрес.

Кремлевские социологи — фонд “Общественное мнение” и Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) — показывают значительный рост, с одной стороны, тревоги, а с другой стороны — падения рейтинга Путина. Разница между доверием и недоверием к нему впервые за очень долгое время упала с 66% до 61%. Это значимая разница.

За первую неделю наступления ВСУ настроения по отношению к войне достигли самой низкой отметки за последние 70 дней. Самая высокая оценка — +1, самая низкая — –1. Так вот, с –0,27 это упало до –0,47.

Здесь есть два компонента. Во-первых, стало меньше позитивных публикаций о войне. Во-вторых, появилось гораздо больше недовольств, причем недовольство включает в себя и обвинение российских властей, и общую панику по поводу захода ВСУ в Курскую область.

Сверху внедряются мысли о том, что это незначительные масштабы территориальных потерь, что это стихийная, совершенно неоправданная украинская операция, которая носит чисто пропагандистский характер и так далее.

Но снизу идет гораздо больше разочарования в российской армии, обсуждений пленных, обсуждений срочников, тревога и гнев по поводу отсутствия помощи. Это касается всей России.

То есть это влияет не только на жителей Курской области, на жителей приграничья, а это уже влияние в масштабах всей России. Это означает, что эти события сдвинули с места эту массу какой-то поддержки, инерции, аполитичности, и происходят такие изменения.

“Нет никакой основы для сплоченности”

— А почему в Курской области мы не видим сопротивления местных жителей? Нет партизанского движения. Почему не берут оружие, не защищают свои области? И второе — сплоченность. Делают ли эти события более монолитным общество приграничья или же все-таки разобщенность превалирует?

— Сплоченности в целом в России нет. В целом россияне все 2,5 года абстрагировались от того, как жило приграничье. И вот когда события в Белгородской области отмечались как значимые, при этом россияне не высказывали какой-то готовности помочь белгородцам.

Нет никакой основы для сплоченности. Как бы эту войну не изображали как “народную”, “защитную”, “освободительную”, но глубоко эту легенду люди все равно не воспринимают. То есть на поверхностном уровне, на уровне штампов, на уровне ответов на формализованные вопросы это присутствует. Но очевидная нелепость “освободительной войны” на чужой территории не позволяет людям относиться к ней так же пафосно, как к Великой отечественной.

Резкую раздробленность мы видим по всей России. Очень много осей. Бедные и бедные. Бенефициары войны (кто работает на ВПК или за бабло пошли воевать, покупают себе машины) и какой-то пожилой человек, который не может отремонтировать свою старую машину. У кого-то близкие воюют уже два года, у кого-то в семье уклонисты.

Люди все меньше общаются между собой на тему войны, стараются вообще лишний раз на эту тему не обращать внимания, чтобы не привело к каким-то ссорам.

Что касается партизанского движения. Конечно, в первую очередь мы сравниваем с украинцами. Мы сразу, с начала полномасштабного вторжения увидели много примеров партизанских действий. Но в Украине радикально другая ситуация. За плечами украинцев молодая демократия, страна, которую люди ощущали как свою. Они в ней меняли президентов. Была армия с потоком добровольцев. Люди осознают, что защищают свою родину. Для них враг был понятен. Много элементов того, что показывало, что это действительно война народа, плюс международная поддержка.

А что мы видим в Курской области? Мы видим, что граница, как оказалось, не защищена, несмотря на все разговоры. Чиновники разбежались, хваленый [кадыровский] полк “Ахмат” где-то по кустам прятался. Срочников (это тоже важный аспект) бросали грудью на пулемет. Люди в панике спасали свои жизни, бежали, и их никто не поддерживал.

Все это абсолютно противоречит какой-то сплоченности и желанию защищать. То есть по одну сторону — сформированный условный образ врага, а по другую сторону — нет ощущения ни тыла, ни того, что это твоя страна, ни того, что это твоя война.

Люди очень сильно разочарованы в органах власти (и не только в местных), в армии, во всем этом. И это чувство сильнее, чем страх перед украинской армией. Тем более, что свидетельств о жестоком поведении украинских военных нет. Иначе бы просто все это было бы тиражировано много раз. И поэтому получается, что мотивация к участию в сопротивлении очень слабая.

Курская операция полностью подтвердила мои гипотезы. И мы можем хорошо себе представить, что будет происходить, когда украинские вооруженные силы будут развивать наступление дальше на территорию России.

Читайте также:

• От шока до вытеснения: как меняется отношение россиян к войне, обсуждаем с социологом Еленой Коневой
• Портрет россиян, поддерживающих и не поддерживающих войну: большое интервью с социологом Еленой Коневой